Не-место и дыра в пространстве постмодерна

ссылка для цитирования Шляков А.В. Рефлексия "не-места" в топологии социального пространства постмодерна // Человек 1. – 2018. - №5. – С. 166-175.

УДК 316

А.В.Шляков
Рефлексия "не-места" в топологии социального пространства постмодерна. Метафора Дыры

Аннотация: В статье рассматривается "не-место", как феномен, который возникает при исследовании социального пространства города постмодерна. Производится анализ "не-места", опирающийся на постструктуралистскую методологию. Определяется смысловое поле "не-места" в традиционном обществе, текучем модерне и постмодерне. Осуществляется соотнесение "не-места" с метафорой "дыра". Выявляются свойства "не-места". Исследуются функции и перспективы распространения "не-мест" в социальном пространстве постмодерна.

Ключевые слова: "не-место", социальное пространство, постмодерн, поток, номад.

Фундаментальные изменения, которые происходят при переходе от парадигмы модерна к постмодерну, затрагивают различные области социального существования. Не осталась без изменений и пространственная картина города, которая сегодня может быть охарактеризована через понятие "ризома", введенное в гуманитарный дискурс Ж. Делёзом. Ризома – это аструктурное, ацентрированное пространство разновекторных потоков. Лабиринты дорог и транспортных развязок, телерадиокоммуникации и беспроводные сети опутывают топос постсовременного города. На наш взгляд, особый интерес в социальном пространстве вызывают точки, которые оказались, лишены означивания и стали именоваться "не-место". Термин "не-место" использовали в своих трудах М. Де Серто [15], М. Оже [12], З. Бауман [3].

Термин "не-место" можно встротить в феминистских текстах Р.Брайдотти И Ш.Бенхабиб. Ш. Бенхабиб определяет "не-место", как положение изгнанника, не признающего ценности имманентные социуму, и находящегося за стенами города [1]. Без веры в это "не-место" пространства никакая социально-политическая критика не способна стать легитимной. Р. Брайдотти тоже выделяет в "не-месте" политический аспект, считая, что "не-место" это путь, совмещающий разные направления, это "политическая надежда на существование точки выхода из фалло-логоцентризма" [2. С.156].

"Не-места" в социальном пространстве лишены своей истории. К ним можно причислить железнодорожные вокзалы, станции метро, остановки общественного транспорта, нахождение в автомобильной пробке, гостиничные номера… По мнению З. Баумана "не-места", несмотря на некоторое сходство видимых характеристик с социально значимыми объектами исключают возможность стать колонизуемыми. Эти "не-места" не табуированы к посещению, и не предназначены для обживания, но созданы для преодоления их за минимальный промежуток времени [3]. Такое быстрое скольжение по "не-месту" делает присутствие "чужих" незначительным, ибо индивидуальности каждого скользящего упразднены, сведены к минимуму. Таким образом, в "не-месте" присутствие чужого мало чем отличается от его отсутствия, к тому же "не-место" требует от субъектов соблюдения определенных паттернов поведения, призванных снять проявление идентичности, но при этом не являющихся этикетными ритуалами. Такие "не-места" сегодня пытаются колонизовать все большее социальное пространство, превращая скольжение по ним в естественный образ жизни человека постмодерна (номада).

На наш взгляд, описание генезиса "не-места" можно обнаружить в номадологическом проекте Ж. Делёза [4]. В "Трактате о номадологии" он описывает два вида пространства: рифленое пространство – место укоренения и проживания оседлых граждан и гладкое пространство – пространство скольжения номада (кочевника). Однако, Ж. Делёз упоминает и о третьем пространстве – "дырчатом", которое представляет собой место зарождения промежуточного поля между кочевниками (номадами) и оседлыми, в качестве которого выступает кузница (металлург) [4. с.700]. Кузнец востребован и оседлыми и номадами и не является при этом ни скотоводом, ни земледельцем, формируя вокруг себя пустое, "дырчатое" пространство, "не-место" - кузницу. Кузница всегда возникала вне мест поселения (за границей рифленого пространства), но и вне степи (не рассеивалась в гладком пространстве). Это было обусловлено требованиям безопасности, кузница могла стать источником пожара. Это "не-место" - точка захвата и удержания, и точка обретения подвижности. Это "не-место", по словам Ж. Делёза, представляет собой "машинный филум и материю-поток" [4. с. 703].

"Не-место" кузницы это аффективный знак, который одновременно пересекает и пространство линий и углов оседлых, и гладкое номадическое пространство. Это "дырчатое пространство" выступает временным приютом для уклоняющихся от Дома и избегающих Пути, для находящихся в становлении номадов и агротов (оседлых). Это "не-место" встреч тех, кто прибыл из путешествия и тех, кто вышел из Дома. Благодаря "дырчатому пространству возможно коммуницирование оседлых и кочевых субъектов.

"Не-место" может быть архитектурно оформлено, иметь фундамент и крышу, но это не место обитания, а временное пристанище. Проходя через "не-место" за собой оставляют пустоты, разнонаправленные каналы, искусственные опоры. Для создания "не-места" необходимо бурить скалы, а не взбираться по ним, рыть землю, а не расчерчивать её, дырявить пространство. "Дыра" становится метафорой для описания "не-места", она формирует поверхности доступные и для расчерчивания (оседание) и для распределения по ним (кочевание). Пространство нуждается в "дырявости", чтобы быть пронзенным, реализуя акт субъективации. "Не-место" - это дыра, формирующая и перенаправляющая потоки. Такие "не-места" - дыры присутствуют и на человеческом теле в восприятии другого: глаза, рот, гениталии. "Чем больше окаймлена дыра", - пишет Ж. Делёз, - "тем больше эффект окаймления должен наращивать поверхность, по которому она скользит, и наделять эту поверхность силой захвата" [4. с. 301].

Этимологически дыра связана с понятием хаоса. Греческое слово χάος является однокоренным для слова χηραμός, которое означает, дыра, логово, нора, а также со словом χάσμα (яма, пропасть, бездна). Некоторые авторы, в частности Ю. Покорный, предполагают, что при образовании слова хаос первичным было значение раскрытия, зияния, разверзания, которое позднее стало применяться к зиянию открытых поверхностей: дыр, ран [5]. К одному этимологическому корню χάσκω (зевать, разверзаться) относят латинское "hio" - "зиять", литовское "zioj" - "открывать, отворять", древне-исландское "gima" -"отверстие", древне - немецкое "gien" - "зевать" и древнескандинавское "gina" - "зиять" [6]

Но А. Мейе считает, что (Et. 252), дыра – контаминация слов dora (греч. δορά), что означпает содранная кожа, далее – с дверь, греч. θύρα. Т.е дыра возникает как вторичность, лишенная своей онтологичности, в ней осуществлена попытка соединения внутреннего и внешнего через удаление поверхности, производящей это разделение, разграничение.

Семантически дыра всегда связана с поверхностным расположением (на плоскости). Когда отверстие обладает глубиной то это уже скважина, тоннель. У дыры нет глубины. В дыре осуществляется встреча оппозиций, соединение внешней и внутренней стороны, снятий различий противоположностей. В дыре эта встреча внутреннего и внешнего, входа и выхода, приватного и публичного происходит за минимальный промежуток времени (практически в момент скольжения взгляда). Эта встреча конструирует "не-место", которое мы определим как время между кликом и откликом (на преодаление вынужденного замедления), заполняемое вкладыванием событийного ряда, симулирующего смысл ожидания. В отличие от отверстия дыра никогда не возникает в результате активной, осознанной деятельности человека, она образуется как нежелательное вмешательство чего-то внешнего, независимого от воли человека.

Дыра – это не отсутствие частиц. Это поле обретения частицами скорости света. [4. С.56] Использование метода психоанализа позволяет произвести символизацию дыры в базовых парадигмах. Дыра – не-место лишь формирует, распределяет потоки. Можно войти в "не-место" (дыру) и передумав вернуться, сопротивляясь встречным потокам (родиться обратно). Можно войти и выйти, подчинившись потокам (родиться). Можно войти и перескакивая с потока на поток выйти в новом месте (переродиться). Можно менять входы и выходы, направления потоков, нельзя только остаться в не-месте, потому что в нем нет места для остановки.

Дыра это всегда Другой: своя дырявость не постижима в чувственном восприятии, глаза, рот, интимные места скрыты от собственного видения. Своя дыра может быть видна только через отражение, но в отражении всегда Другой. Если же дыра видна на себе, то это рана, означающая разворачивающееся поле смерти. Сама дыра как отрицание поверхности не обладает способностью отражать, она поглощает, она притягивает. Если своя дыра – это приближение смерти, то дыра Другого притягательна потому, что читается как смерть Другого и переживается как дополнительной шанс к утверждению собственного бытия. При столкновении с дырой субъект чувствует импульс возникновения 2-ой номадической скорости, отрыв от привязанностей (пока ещё обратимый).

Славой Жижек пишет о том, что структура сексуальности изначально содержит в себе дыру, пустое место, заполняемое взглядом зрителя [7. С.294]. В порнографических сценах, когда некто, демонстрируя свои гениталии, еще и смотрит в объектив, мы сталкиваемся с "расколом между глазами и взглядом" (Ж. Лакан). Дыра, бездна гениталий осуществляет травмирующий взгляд, отвечая на наш взгляд. Мы находим взгляд не там, где он должен находиться, а в дыре, травмирующем объекте, который притягивает наш взор. Дыра и притягивает наш взгляд и сама является взглядом на нас из бездны, таким образом, сталкивая два потока движения. Для порнографии характерно присутствие не только Другого, но и Третьего. Этот Третий глаза модели, говорящие "я наблюдаю, как ты наблюдаешь за моим взглядом" [7. С.294]. И Другой, и Третий присутствуя своим отсутствием образуют притягательное поле "не-места" дыры.

В премодерне дыра, как правило, женский символ, это лоно Матери Земли, в манифестационном политеизме это врата к Мифу. "Дыра связывает пространство на поверхности с подземными пространствами плодородия и смерти. Это переходный локус, через который души умерших возвращаются лоно земли, оттуда они выходят, чтобы возродиться" [8. С.239]. Вокруг дыры (mundus), ямы вырытой Ромулом, возникает Рим, поверх дыры проявляется человек. В период монотеизма дыра – символ преисподней, ада, бездны, имеющий женскую природу. И даже в одежде необходимые дыры (рукава, горловины, низ одежды) были под контролем магических символов, которыми обшивались края дыры. Вышитые окаймления дыр носили обережный характер, закрывая дыры от утекания богатства, красоты, здоровья. В античной культуре одежда вообще не предусматривала присутствие дыр и представляла собой цельный тканевый отрез, который по - разному складывался, в зависимости от статуса человека, но не допускал никаких прорезей, дыр. К такой цельнотканевой одежде относились экзомис, экзомида, пеплос, хитон, гиматий, хламида [9. С.45]. Премодерн табуировал инфернальную сущность дыры.

В модерне дыра недопустима и социально табуирована, она подлежит устранению, заполнению, сокрытию. Это потребность, на наш взгляд, хорошо проиллюстрирована в известном анимационном фильме советского периода "Каникулы в Простоквашино", когда мама главного героя, дяди Федора отвечает на вопрос о пользе картины, висящей на стене: "От этой картины на стене очень большая польза. Она дырку на обоях загораживает". Социальная, телесная, метальная дырявость скрываются. В дыре еще содержится генитальный контекст женского начала, но он утрачивает сакральный смысл и наполняется социальным содержанием. Дыра в кармане – это убыток нищета, социальная неустроенность, которые стыдливо скрываются. Дыра в одежде – упадок социальности. "Дыра" в эфире СМИ – траур и скорбь по уходу правящей элиты. Дыры в модерне скрываются заплатами, штопаются, утаиваются. Дыра на одежде мужчины в модерне символизирует в нем утрату мускулинности: либо у него нет жены, которая заштопала бы дырки, и значит в нем какая-то мужская патология (может быть гомосексуальная), или же у него нерадивая жена, а его мускулинности недостаточно, чтобы потребовать от нее исполнения социальных функций по устранению прорех. Дыра в одежде женщины символизирует ее публичность, доступность, падшее положение. Дыра, обнаруживая социальную недостаточность женщины-хозяйки, преувеличивает феминность женщины, концентрируя внимание не на социально-телесных особенностях, а на символическом начале, которое доступно и открыто для всех, для всех демонстрируется, рекламируется.

В конце модерна в 1976г. после концерта американской группы "Ramones" дыра на джинсах входит в массовую моду, символизируя плевок на общественное мнение, до этого периода дырявая одежда была проявлением бунтарского духа маргинальных субкультур, но именно после "Ramones" дырявость становится мэйнстримом благодаря дизайнерам Дольче и Габбана. К началу постмодерна дыры зияют не только на джинсах, но и на майках, футболках, пиджаках… Дыра утрачивает свои однозначно генитальные признаки, приобретая полиморфный внеполовой статус.

В постмодерне дыра это канал распределения потоков, который не предусматривает остановок, а значит, делает невозможным зачатие, оплодотворение и, тем самым, упраздняет женское в сущности дыры. Дыра это и женщина, и иной мужчина, и ребенок, и зверь, не только вагина, но и анус, и рот, лишенные половой идентификации, препятствующие любым остановкам каналы становления. "Есть лишь желания, машины желания, производящие потоки. Желание осуществляет стыковку непрерывных потоков. Желание заставляет течь, течет само" [10. С.18]. Любви не нужен ребенок, только желание, только поток, "вход-выход". Труду не нужен товар, только процесс, "вход-выход". Общению не нужны слова, эти препятствия, о которые спотыкается поток, только визги, крики, вздохи и неартикулированные единицы. Тождество личности погруженной в не-место по существу мимолетно и проходит множество серий индивидуальностей. Субъект ставится на перифирию окружности, из центра которой ушло его Я. Центр занимает машина желания, машина вечного круговорота потоков. Не-место, дыра это присутствие отсутствия, через которое машина желаний выталкивает тело без органов на поверхность. Возможно в постмодерне в дыре ("не-месте") происходит то, о чем писал Ж.Лакан: "Субъективное освобождение", самоотождествление с объектом-причиной желания [11]. В не-месте существует машина желаний, на поверхности она обретает тело без органов.

Ж.Делёз и Ф. Гваттари рассматривают постчеловека – номада как процесс перехода между двумя интенсивностями: тело без органов и машина желания. Достичь интенсивности желающей машины возможно лишь при условии преодоления порога рассеивания, за которым утрачивается и воображаемое тождество, и структурное единство [10. с. 508]. Это рассеивание подразумевает постоянное отсылание к объектам иного, чем желающая машина, генезиса, оно реализуется через детерриторизацию. Погружаясь в дыру, субъект преодолевает ее как тело без органов, способное осуществлять взлеты и падения, миграции, смещения. В стадии "тело без органов" осуществляется "трансцендентальный опыт потери Эго" [10. с. 137]. Первичные составляющие тела без органов: расы, культура и боги, производящие индивидуализацию и сексуализацию становятся при попадании в не-место полями преодоления миграции скачками между разными культурными, расовыми, половыми идентичностями.

Постмодернистский дискурс акцентирует внимание на семантическом поле существования, в котором Ж. Делёз выделяет две значимых линии: линия означивания (наименования) и субъективации (утверждения, обнаружения самости). Для осуществления означивания необходима плоскость, выталкивающая, обнажающая объект, инородный по отношению к плоскости. Для субъективации неоходима дыра, "не-место". Сегодня присутствие человека осуществляется в системе "плоскость - "не-место"", "стена-дыра" [4. с. 277]. В акте означивания помимо фонемы именно лицо, играя своими чертами, индексирует язык говорения.

В "не-месте", дыре (рот) происходит формирование потока для конструирования самости, для произведения фрагментарной субъективации, лицевость (плоскость) наполняет их смыслом означивания, который может быть декодирован, прочтен, сторонним наблюдателем. Дыра не может быть именована, означена, она может лишь быть обнаружена в экзистенции присутствия, в акте погружения в поток. Дыра, "не-место" это то, что не подлежит именованию, означиванию, но создает поток экзистенциальной субъективации. В социальном пространстве "не-место" рассматривается как пункт, в котором индивид остается одиноким, то есть создаются условия (одиночество) для множественного выбора "Я", конструирование временной самости.

Для описания "места" французский антрополог, этнограф М. Оже использует следующие характеристики: идентифицирующая, связующая, историческая [12. С.100]. Следовательно, "не-место" может быть описано как десубъективирующее (не означивающее, как "место", а предлагающее свободный выбор множества игровых идентичностей), рассеивающее (поток "не-места" производит детерриторизацию, лишая пространство структурности и погружая его в ризомность сети, позволяя формировать гибридные сборки), и, наконец, "не-место" создает условие для нелинейного прочтения времени, в котором есть только цикличное настоящее (Хронос). "Не-место" неисторично, так как в нем не живут, а его пересекают, и не ожидают встретить знакомые предметы, сталкиваясь с неповторимостями, сингулярностями.

Взаимодействие поверхности и "не-места" создает резонанс, в котором отсекаются чувственные ментальные реальности и выделяются господствующие. Являясь само по себе анонимным "не-место" может нести на себе отпечаток государственной власти, обозначающей свое присутствие указателями, табличками. [13. с.24]

Обращение к постструктуралистской методологии, позволяет нам рассматривать социальный мир как текст, а позицию "не-места" - как "пустой знак" [14]. Возникает новая интерпретация "не-места", как принципиально открытого поля, определяемого бесконечным множеством векторов распространения, направлений движения. Значимость объекта существует лишь в определенной, ограниченной культурной традиции, и она растворяется во множестве вариантов интерпретаций в пространстве постмодерна.

Пересечение сходящихся и расходящихся потоков, контр и ко-мобильностей, бесконечность трактовок рассеивают объектность "не-места", как качественной определенности. Это "не-место" являясь точкой утраты идентичности и любой определенности, детерминирванности, не имеет онтологического и социального гаранта принадлежности к той или иной форме проявления бытия, обладая лишь потенцией к воплощению множества сценариев процессуальности.

В "не-месте" субъект становится деперсонифицированным инструментом манифестации культурных смыслов языка, а само "не-место" не обладает стабильностью смысловой наполненности. Оно произвольно к своему наименованию, не имея с ним жестко детерминированной связи. В "неместе" присутствует открытая возможность помыслить его через соприсутствие в акте скольжения.

Позиция "не-места" уводит нас от регламентированного топоса, но не приводит никуда, предлагая порвать с иллюзией референции имени и места. В новом социальном пространстве "не-место" гарант ухода от парадигмы гипотетической упорядоченности и кратковременного смысла к ситуации конструирования, коллажирования, многовариантности смысловых наполнений и будущих сценариев. "Не-место" - точка утраты константы значения субъектов и объектов и зарождение потенции к процессуальности (обретение второй номадической скорости по А.К. Секацкому) [17].

"Не-место" не картографируется, но переносится с ментальной кальки носителя (экс-субъекта) на поле пустот и заполеннностей социальной ризомы, создавая "видимости" [18]. Объективное онтоприсутствие заменяется в "не-месте" программной субъективностью коннотативного значения, применяемой для интепретации происходящего. Таким образом "не-место" не обладает реалистичным свойством, зафиксированным в пространстве. Оно не выступает референтом выражения топологической функции. "Не-место" не обнаруживают, а калькируют для упразднения системы символического, которая еще способна привязывать к идентичности, смыслу, детерминированности. И если сегодня количество "не-мест" является незначительным на социальной карте города, то в перспективе наступившего постмодерна осуществится колонизация социального топоса "не-местами". Освободив мир реального от необходимости гарантировать акт бытия, перенеся его в поле языковой процессуальности постмодерн произведет воплощение номадизма в единственный способ социального (и предметного) существования.

В социальном пространстве "не-место" это точка возникновения принудительной неподвижности в результате "стремления к скоростям" [19] . К нему относятся станция метро, остановочный комплекс общественного транспорта, вокзал, аэропорт, нахождение в автомобильной пробке, ожидание загрузки сайта, пребывание в кабине лифта, таможенный досмотр, в любой точке выступающей "залом транзитного ожидания" и перераспределения потоков. В "не-месте" происходит рассеивание целенаправленной деятельности, утрата ее осмысленности. "Не-место" требует заполнения образовавшейся пустоты смысла действиями по преодолению высвободившегося времени, которое становится пустым, несобытийным, что приводит к симулятивной деятельности.

Список литературы

1. Seila Benhabib Situating the Self. Cambrig: Polity Press, 1992

2. Брайдотти Р. Путем номадизма // Введение в гендерные исследования. Часть II: Хрестоматия. ЦХГИ, Санкт-Петербург: Алетейя, 2001. С. 136-163

3. Бауман З. Текучая современность. СПб.: Питер. 2008. -240с.

4. Делёз Ж. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; пер. с франц Я.И.Свирского; М.: Астрель, 2010. – 895с

5. Покорный Юлиус. Праиндоевропейский словарь http://www.proto-slavic.ru/dic-pokorny/index.html (дата обращения 14.02.2017)

6. Классический философский дискурс: форма слова и этимология [Электронный ресурс] http://sergey-borod.livejournal.com/3847.html (дата обращения 09.03.2017)

7. Жижек С. Чума фантазий. М.: Гуманитарный центр, 2014. -388с

8. Лефевр А. Производство пространства. М.: Стрелка, 2015. – 432с.

9. Захаржевская Р.В. История костюма: от античности до современности. – М.: Рипол Классик, 2005. - 306 c

10.Делез Ж. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения / Жиль Делёз, Феликс Гваттари; Пер. с франц. Я.И.Свирского; М.:У-Фактория, 2007. -672с.

11.Лакан Ж. Семинар 2. Я' в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). Пер с фр./ Перевод А. Черноглазова. М.: Издательство "Гнозис", Издательство "Логос". 1999. - 520 с

12.Оже М. От города воображаемого к городу-фикции // Художественный журнал, 1999, № 24. [Электронный ресурс] http://davaiknam.ru/text/mark-oje-ot-goroda-voobrajaemogo-k-gorodu-fikcii-hudojestvenni (дата обращения 23.11.2015)

13.Гурьянов И.Г. Городская память как метафора и как область исследований // Артикульт. 2015. 17(1). С. 13-26.

14.Деррида Ж. Письмо и различие. Пер. под ред. В. Лапицкого. СПб.: "Академический проект", 2000. - 429с

15.Мишель де Серто. По городу пешком // Communitas. 2005. № 2. С. 80-87.

16.Деррида Ж. Письмо и различие. Пер. под ред. В. Лапицкого. СПб.: "Академический проект", 2000. - 429с

17.Секацкий А.К. Книга номада // Три шага в сторону. СПб.: Амфора, 2000. С.228-276.

18.Джеймисон Ф. Постмодернизм и общество потребления // Логос.— 2000. — № 4. — С. 63-77.

19.Филиппов А. Ф. Парадоксальная мобильность // Отечественные записки. 2012. Т. 50. № 5. - С. 8-23